О свободе и личности в язычестве и христианстве

Не в обиду никому будет сказано, единственный ответ на поставленные мною вопросы поступил от г. Егорова. Все остальное, из написанного по поводу моего первого послания, представляло более или менее интересные излияния эмоций. Эмоции, бояре, вещь полезная, но созидать на их непрочном фундаменте свое мнение по вопросу об Истине (а все религиозные проблемы упираются именно в этот вопрос) лично я бы не стал.

Г-н Егоров представил весьма интересный (и один из самых сильных) аргумент в пользу язычества, не доказав, впрочем, его внутренней интересности, но отметив его несомненно благотворное влияние на жизнь человека: человек в христианстве — раб и овца из стада, человек в язычестве — личность свободная, самостоятельная, наследник богов. Отвечать на подобное возражение достаточно интересно и делать это надо подробно. Посему я приберег эту тему на сладкое и не включил ее в общее послание всем боярам корчемным. Надеюсь, что всем будет также интересно читать и этот ответ.

Практически для любого современного человека свобода, самостоятельность и личность являются ценностями основополагающими и безусловными. Для меня они тоже отнюдь не на последнем месте, посему оспаривать исходную посылку не буду. Если же свобода — ценность № 1, то обвинение любой системе мысли в ее попрании приобретает практически убийственный характер... Столь же убийственным, столетие назад, было обвинение в несовременности. Столь же оскорбительным в наш век является обвинение в неоригинальности и скуке (Первое,на мой взгляд, несколько странно. Глупо, все-таки, ездить из Петербурга в Москву на собаках, если ходит “Красная Стрела”), то-то на меня все обиделись, когда я признался в тоске, наводимой на меня языческими писаниями и описаниями... Упрек в подавлении христианством свободы звучит, и не без резонов, почти с весомостью Уголовного Кодекса. Я мог бы, конечно, сослаться на то, что сам этого подавления своей свободы и личности не чувствую, не случайно, что и церковная организация, к которой я имею честь принадлежать не случайно именуется Российской Православной Свободной Церковью. Идея названия взята, кстати, из евангельских слов: “познайте Истину и Истина сделает вас свободными” (Ин. 8, 32) и 8-го правила 3 Вселенского собора: “Да не вкрадывается, под видом священнодействия, надменность власти мирския: и да не утратим по малу, неприметно, той свободы, которую даровал нам Своею кровию Господь наш Иисус Христос, освободитель всех человеков”. Прошу запомнить, между прочим это почти уравнение: Истина = Свобода = Христос, равно как и сочетание в одном и том же правиле заботы о внутренней духовной свободе с заботой о свободе внешней, свободе от людской надменности... Итак, можно сослаться на внутренние ощущения. Однако, как сказано выше, эмоции... Посему отвечу с претензией на объективность и даже некоторую философичность.

Мы, видимо, понимаем свободу несколько по разному. Ваше, бояре, понимание свободы и личности я бы назвал энергетическим, не в смысле 220 Вольт в розетке, а в строгом, аристотелевском значении термина: энергия — это реально осуществляющаяся способность того или иного существа совершать свойственные ему действия. Энергия выводит сущность во взаимодействие с внешним ей миром и, грубо говоря, разгораживает ей определенное пространство, где эта сущность и размещается преспокойно. Если я правильно вас понимаю, то личность и окажется этим пространством активного самоосуществления сущности. Личность, получается, это совокупность всевозможных наших самовыражений, самораздражений и, подчас, самоунижений. Не зря же, главной задачей современной педагогики является всестороннее раскрытие личности, то есть, фактически, осуществление ею как можно большего числа творческих действий, последствия которых размещаются в максимально большем числе точек мирового пространства. Когда распускается цветок, он из крохотного бутона стремится пошире раскинуть свои лепестки. Когда вы гуляете с собакой и банкой пива, то ваша главная цель заключается в том, чтобы миновать максимально большее число знакомых, а вот цель вашего кобелька — обнюхать по максимуму сучек и пометить столбов по полной. Если вы миновали всех немилых вам знакомцев, то, по логике энергетического понимания личности, вы потерпели полнейшее экзистенциальное фиаско, а вот ваш пес самовыразился как мог и является, несомненно, сильной личностью. Можно, конечно, сказать, что у вас, как человека, больше возможностей самореализоваться, чем у кобеля, но ведь это свойство “сущности” (у Аристотеля, “сущность” (ousia) является носителем и “собственником” энергии (energia), а энергия не более чем проявлением сущности), которую вы получили даром от папы и мамы и которую, то вам и следует “раскрыть”. Стало быть, если собака в пределах своей сущности себя максимально проявила, то она и личностней вас, не сумевшего адекватно свою сущность выразить. Может быть, отсюда и взялся тотемизм? Енота с яркой биографией какое-либо племя решило сделать объектом для подражания. Это, конечно, как сказали бы древние, “эвгемеристический” подход к религии, но как гипотеза он может быть, IMHO, принят.

Если уж личность — это территория, а пока, если я что-то смыслю в силлогизмах, получается так, то очевидно, что и понятие о свободе будет территориальным, точнее кантональным. Общество предстанет нам чем-то вроде небольшой баночки, типа античной Греции, кишащей маленькими, но кусачими паучечками, типа греческих полисов. Как заметил в свое время профессор Р. Ю. Виппер: “У греков понятие свободы прежде всего обращено своим острием на ближайших соседей: не зависеть от них —вот что значит быть свободным” (История Греции в классическую эпоху. М., 1916. с. 4). Философия свободы сводится к окрику: “Не твое дело! Не суйся!”. Даже если нами правит жестокий и кровожадный тиран, то соседи имеют меньше всего оснований пытаться его свергнуть. Максимум, на что они могут претендовать, это на свое право от него защищаться, если полезет. Исходя из такого “незалежного” понимания свободы Камбоджей должен был и по сей день править покойный Пол Пот, которого выкинули вьетнамцы.

Сдается мне, что именно на отсутствие такой свободы в христианстве и сетуют наши критики. Хотя и это — зря. Церковь как “полис” очень даже заботится о своей автономии и если превращается в послушное орудие государства или мафии, то лучшие люди в Ней протестуют, скандалят и добиваются-таки результата. В церковных правилах запрещается даже ставить в священники рабов, не из пренебрежения ими, а из осознания их фактической подневольности и внешней несвободы. По смыслу этого правила я предложил бы его распространить на агентов КГБ и людей находящихся на счетчике у мафии в нынешней МП, ибо они даже внешним образом не свободны.

Исповедь, о которой вы, бояре, тут же вспомните и назовете ее вопиющим вмешательством в личную жизнь, есть беседа с Христом в его Теле (Церкви) в присутствии человека, который эту Церковь представляет. Человек кается не священнику, а Богу. Священник “точию свидетель есть” (выражение из чинопоследования исповеди). Вы же не считаете, вовсе зазорным рассказывать друзьям о своих поступках, которые гнетут, мучат, давят на совесть (Только не говорите, что ее у вас нет. Научной фантастики, увы, не читаю.)? Навещать друг друга, чтобы “облегчить душу”, стало у нашего народа чем-то вроде национального спорта. Так что, уж, хотя бы с этой точки зрения исповедь не является вмешательством в личную жизнь. Если вы не доверяете конкретному священнику, то либо окормляйтесь у иерея, которому можете доверять лично, либо приходите к тем, кого во второй раз не увидите и кто вас не запомнит (последнее, впрочем, IMHO, довольно тоскливо).

Расскажу, кстати, про телегу, которая, судя по нраву и эрудиции моих уважаемых “собутыльников”, рано или поздно в Корчму въедет и направится своими железными ободами прямо на меня. Речь идет о знаменитом указе Петра I, требовавшем от священников доносов по поводу исповеданных в церкви преступлений. Возмущаться этим указом стало не только хорошим тоном, но и общим местом у тех, кто любит попинать Церковь за “сервилизм”, делая одну общую кашу из правых и виноватых. Указ требовал, на самом деле, сообщения о исповеданных преступных намерениях, от которых злоумышленник после исповеди не отказался. Ибо, если террорист и на исповеди упорствует в желании замочить губернатора, то это уже не исповедь и никакой тайны не существует. Исповедь предполагает раскаяние. Если к вам в корчме или шашлычной подсядет пьяненькой или разупыханный бандитик и изложит вам свое намерение назавтра захватить автобус со школьниками, дабы взять выкуп и смотать в республику Ичкерия, то вряд ли вы будете мучиться сомнениями относительно конфиденциальности вашей беседы. Ежели вы мужчина в форме (физической или милицейской), то, скорее всего, вы лишите вашего собеседника возможности брать что-либо, в том числе и заложников и выкуп. Ежели вы хрупкая дама или интеллигент с мягкими манерами, то, скорее всего, вы вышеупомянутых мужчин в форме и призовете.

Возникает резонный вопрос:

— А зачем мне вообще волочься в Церковь, чтобы грехи мои отпустились (нужно ли им вовсе отпускаться, в чем, мню, тоже неции сумневаться будут, вопрос отдельный)? Я сам дома помолюсь и мне Господь все и отпустит”.

— А почем ты, боярин, знаешь? Небесные знамения будут? Архангела Михаила с messagем пошлют? Аще в пост оскоромился и тебе стыдно стало, то скорее всего и без знамений простит те, чадо, грех твой “долготерпеливый и многомилостивый” Господь, да еще, глядишь, и докажет тебе, что “щедр и милостив”. А вот если трахнул ты по пьянке, наипаче же и без оной, свою одиннадцатилетнюю племянницу? Вдруг ли прощение поступит? Да и если у тебя встал да и на дело потянул в такой ситуации, то стоит ли тебя сразу прощать? Не лучше ли подождать тех времен, когда ты научишься говорить в иных случаях другу своему: “упал, отжался”? Не получится ли так, что ты сам от имени Господа с собой поладил и сам себе все и отпустил?

С людьми все-таки поладить сложнее. И если вразумят они тебя здесь и теперь, то не придется тебе столкнуться с вполне конкретным, иной раз, Божиим гневом. “Смерть грешников люта”, и напрасно Ваня Карамазов с таким педантизмом собирал статейки об умученных детках, конц живота мучителей был иной раз не менее неприятен и весьма часто скор. Примерами той же весьма скорой божественной расправы над иными из мерзавцев изобилуют Жития Святых (Искренне советую: отвлекитесь на такого рода чтение, оно и увлекательно и поучительно весьма, причем, если настроиться, то окажется по вкусу всем, от любителей фэнтези до собирателей анекдотов.). Вообще, мы как-то явно недооцениваем, степень непосредственного вмешательства Провидения в жизнь мира. Не спорю, видно его не всегда, но все-таки, куда чаще чем замечает большинство. Только, пожалуйста, не начинайте мне скорбно-патетическим тоном читать нараспев из Пелевина про злобного Бога с мигалками и габаритным сиянием, который в свое удовольствие мучит бедных людшек, наводя свое правосудие прямо и вкось. Ведь вы же через пять минут начнете попрекать его, за то, что он смотрит на Басаева и не вмешивается. И вообще, явно не добр и не благ, если ходят по земле Чубайсы и Чикатилы. Когда дом горит, аппендикс болит и пуля под окном свистит, вы (с чего бы это?) зовете людей с мигалками и злитесь, что медленно едут, в остальное же время брюзжите за то, что они, проносясь мимо на скорости и с тем же габаритным сиянием, задерживают вашу машину по пути на бизнес-ланч. Конечно, люди с мигалками приезжают не всегда быстро. У них, наверное есть свои резоны. Но говорить, что они, сволочи, не приезжают никогда было бы непорядочно. Относиться к Богу с долей порядочности есть, все же, дело не лишнее.

Рассуждение о свободе и конкретных формах ее осуществления завело меня, впрочем, далеко от главной темы моего философического письма. Если еще помните, о чем была речь в моем кратком комментарии на аристотелевскую “Метафизику”, то продолжим.

Раз уж вы, ваша личность, это место проявления и совокупность ничем не сдерживаемых действий, то уж будьте добры за них отвечать и не смейте отверчиваться. Если вы врезали кому-нибудь по физиономии, то раз вы и мордобой — это одно и то же, стало быть, и считать вас все будут бандюгой, и не обижайтесь. Никаких ваших оправданий: “Да я же.. Да я не то... Ну не такой совсем... Ну по пьянке было...”, никто не примет, да еще и навешают, как алкашу. Или же придется признать, что вы вашим энергиям не вполне тождественны, что есть в вас нечто не являющееся равнозначным вашим действиям и манифестациям вовне, нечто, что не описывается (Под описанием, в философском смысле, имеется ввиду как бы пространственное отграничение предмета от других объектов). Существуют отграничивающие вас от окружающего пейзажа линии, которые и составляют ваш образ физический и существуют ваши действия, которые выделяют вас из окружающих людей и составляют ваш образ человеческий. Однако понятно, что каждое из ваших действий в принципе повторимо и, возможно, уже кем-то повторено. Так что даже наисвободнейшие ваши действия отнюдь выразить Вас Самого не могут. Совокупностью их всех вместе вы тоже быть не можете, ибо

а). Здесь вступает в действие закон про обезьяну и сочинения Шекспира — вы теоретически повторимы и тогда грош вам цена.

б). Вас, в общем-то, нет, поскольку, непрерывно совершая действия, вы изменяетесь и через секунду вы уже не тот человек, что были перед этим. П

редставте себе жуткую ситуацию: захотели вы исполнить свой супружеский долг, и тут вам звонит приятель с сообщением, что на вашу фирму наехала братва из Солнцева, вы переживаете, соображаете, что делать и, ко всему прочему, лишаетесь статуса преуспевающего бизнесмена, и в итоге в постели с вашей женой оказывается совсем не тот, кто был с ней за ужином. Вот то, что останется, даже если послать вас шпионом в Бангладеш с накрепко затертой памятью о прошлом, нас и интересует. Нельзя приписать вашу самость и вашей сущности (ousia), она, как-никак у вас со всеми людьми одна и та же и ваша Егоровость или Крыловость, или Холмогорость с человечность. не совпадают. Я называю это — личностью

Волей-неволей, бояре, согласишься, что личность есть все-таки нечто большее, чем послужной список ваших деяний, что есть в ней некоторая глубина, которую не так просто выявить, но и не так просто ограничить всевозможным “рабством” и запретами. Именно для выражения этой личной реальности христианские богословы и отредактировали язык Аристотеля, придав, для обозначения личности в противоположность сущности и энергии, дополнительный смысл греческому слову upostasis (ипостась).Ипостась — это нечто более весомое, скажем так, бытийно более плотное, по сравнению, скажем, с латинской “персоной”, в которой есть оттенок юридической фикциии, субъекта различных прав и обязанностей перед обществом и государством, лишенного внутреннего содержания. Тот же оттенок приобретает понятие личности в различных “правозащитных” утопических проектах. Личность — это некая вешалка, на которую, как на Брежнева орденов, нацеплена куча различных прав, причем к чем большему число специфически извращенских “меньшинств” ты относишся, тем более развитая и полноценная личность из тебя получается. Кто заглядывал на крыловской страничке в “Новый мировой порядок”, тот помнит идею торговли гражданствами. Я уже предлагал дополнить ее торговлей личностями, так чтобы небедный человек мог побывать и раввином, и рэпером, и активистом борьбы за право педофилов преподавать в школе, и всем сразу. С ипостасью такой фокус не проведешь. Она вырывается только вместе с печенкой.

Вы, конечно, можете возразить, что именно так-то и смотрит на личность язычество. Что для всякого уважающего себя язычника личность и есть этакая штуковина, экзистирующая deep inside me, “сокровенность духа”, так сказать, невечерний свет самосознания. Но это, батенька, ведь модернизм. Нечто вроде “исламской республики Иран”, в которой женщины ходят без паранджи и обладают избирательным правом. Не кажется ли вам, господа, что вы вносите в язычество вообще и славянское в частности категориии ему глубоко чуждые и, мало того, импортированные контрабандой из христианства? Ничего нам не известно о наличии личностного самосознания у князя Кия, Бояна, Олега или Свенельда. Конечно, может быть, их духовно-личностные глубины раскрывались во владениии психотехниками a la доктор Гроф и Теренс Маккена. Но, опять таки, это все веселые картинки чисто энергетического (в вышеуказанном смысле слова) характера. Насколько я что-то в психотехниках понимаю, а я в них что-то понимаю, хотя бы теоретически, они затрагивают прежде всего ассоциативный слой человеческого сознания и бессознательного. Можно посмотреть это сколь угодно увлекательное кино, даже со спецэффектами в виде реальных физических ощущений, но о нас Самих оно ничего не скажет. Бессознательное менее всего склонно подчиняться правилам нашей семиотики и устроено принципиально по-иному, чем сознание. На языке символов оно общается только с нашим дневным сознанием, ибо последнее, глупышка, иначе ничего не смыслит. Это чем-то напоминает компьютер, сам по себе работающий в элементарном двоичном коде, а для нас, через посредство уймы различных преобразований, доводит информацию на человеческом языке и в веселом графическом оформелении. Точно ли человеческое я проще компьютера?

Итак, не получается высокого персонализма у славянского язычества. У почтенных греков, последней (вместе с китайцами) апелляционной инстанции в культурной апологии язычества (ибо вряд ли кто будет спорить, что эти культуры — высшеее достижение языческого духа) тоже с личностным началом было туговато. “На темном фоне в результате распределения света и тени вырисовывается слепое, бесцветное, холодное, мраморное и божественно прекрасное, гордое и величественное тело — статуя. И мир — такая статуя, и боги - статуи; также и полис, и герои, и мифы, и идеи; все содержат в себе эту исходную скульптурную интуицию... Тут нет личности, нет глаз, нет духовной индивидуальности. Тут что-то, а не кто-то, индивидуализированное Оно, а не живая личнсть с своим собственным именем... И нет вообще никого. Есть тела, и есть идеи. Духовность идеи убита телом, а теплота тела умерена отвлеченной идеей. Есть — прекрасные, но холодные и блаженно-равнодушные статуи.” (А. Ф. Лосев. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993. с. 665). За подробностями советую обратиться к Шпенглеру, тому же Лосеву и даже Ницше, дифирамбы которого эллинству тем не менее доказывают, что в этом эллинстве было все, кроме персонализма.

В язычестве же славянском, если не выдумывать его по собственному разумению, даже и статуй-то нет. Идол — менее всего тело и индивид, чаще всего — это символическая манифестация чего-то невидимого и отнюдь не личного. Не спорю, что запросто можно выдумывать и пересоздавать язычество на новых основаниях (некотрые из лично мне знакомых так и поступают), но тогда надо честно признаться, что это новая славянская вера и Никитин пророк ее (по-моему, статус весьма почтенный, хотя и опасный). Тогда и не следует, кстати, насиловать историю (она ведь тоже за это вас не полюбит) и объявлять бывшим небывшее (“Вел. кн.”, Кандыбы (Отец и Сын) и иже с ними тому печальный пример). И незачем поносить христианство как главного мучителя в русской истории (опять-таки, положение научно опровержимое), скорее уж надо признать, что христианство на Руси идею личности и свободы утвердило, Западное влияние ее развило, а теперь мы превзойдем и то и другое, отбросим их несовершенства и создадим новую северную религию. Не получится, ни фига, но хотя бы будет интересно и интеллектуально честно. Последнее качество, кстати, столь сейчас редко, что сразу возносит его обладателя резко вверх по онтологической лестнице.

Иначе смешно получается. Вы, бояре, в Сварога верите? Ну что он, в натуре, существует и в принципе может на чаек зайти (вроде как Господь к Аврааму на телячьи котлетки)? Или, на худой конец, деньжат подбросить или ворога лютого поразить? Если да, то аминь, но тогда от Сварога должен быть практический эффект. А ежели Сварог (и уж тем более Чернобог) у каждого в душе, то это уже самопоклонство. Если этот бог в вашей душе размещается или, тем паче, там рождается, то не он имеет вас, а вы его. Стало быть, вы как божество посильнее будете. Может быть, логичней поклоняться самому себе, со всеми плюсами и минусами подобного решения, чем измышлять некую худосочную химеру. Ежели вы ответите: “Сварог везде! И здесь Сварог, и там Сварог, жует малиновый пирог!”, то это, батенька, не язычество и тем паче не политеизм, а натуральный пантеизм. Пантеизм — это уже совсем другая опера, если вам удастся доказать мне, что при всебожестве возможна хоть какая-то личностность и какая-то свобода, то премного буду благодарен. Ведь если на пантеиста, со скоростью 80 км /ч несется грузовик, то это ведь богоявление. Теофания, елы-палы!

Наконец, даже если мы допустим, что с самосознанием у нас все в порядке, то обеспечивает ли это хоть как-нибудь нашу свободу. Где гарантия, что мы вообще знакомы с нашей личностью-ипостасью? Мы ведь знаем отнюдь не себя, а содержание нашего сознания, ставшее предметом нашей рефлексии. Когда Декарт говорил: “Cogito, ergo sum” [Я мыслю, следовательно, я существую], то фокус заключался в следующем: а совпадают ли в этом высказывании тот, кто мыслит, и тот, кто существует. Если я имею кого-то мыслящим в акте самонаблюдения, то тот, кого я имею мыслящим и тот я, который его имеет — это, как говорят в Одессе: “Две большие разницы”. Когда я себя сознаю, то, может быть, я сознаю не себя. А ведь в этом самопознании и самосознании запросто могут существовать белые пятна, источники помех, прямые центры автодезинформации. Нечто, имеющее доступ к нашему сознанию, может серьезнейшим образом повлиять и исказить наше самовосприятие. Я бы назвал это “мороком”. А ведь та самая хваленая свобода действий исходит именно из внутренних побуждений, именно из самосознания. Страшноватенько получится, если мы в своих “совершенно свободных” действиях оказывались бы чем-то вроде зомби. На мой взгляд, лучше уж быть “рабом” Христа, как это Вы называете, и руководствоваться ясными, отчетливыми и внутренне приемлемыми императивами предлагаемыми христианством, императивами, которые вы вполне сознательно приняли и от которых можно всегда отказаться, чем быть имеемым “внутренними мужиками”.